Пожар
Москвы
«И вот я вижу такую
картину, будто ничего не случилось,
Москва как Москва,
раннее утро, жители еще спят,
лишь один какой-то старичок в ночном колпаке
высунулся из дверей,
за ним показалась женщина, немолодая и
круглолицая,
и вот цоканье приблизилось,
и я увидел французских конногвардейцев,
медленно движущихся
по Арбату.
Я даже вздрогнул. Их было много, эскадрона
два.
Они ехали молча и
торжественно,
за ними на маленькой
арабской лошади
ехал человек в сером сюртуке, опустив голову,
а следом большая
толпа пышных всадников»
«Внезапно пошел
дождь.
Первый дождь за
время московских ужасов.
Он становился все
сильнее и сильнее.
Он один был
способен бороться с огнем,
но его появление оказалось слишком поздним –
уже нечего стало спасать, Москвы не было»
«Скоро мы покинем
Москву, - сказал полковник, - я это обещаю. Уже все сложилось так, что даже
амбиция императора бессильна...»
«Нельзя армии
Бонапарта вернуться во Францию в прежнем, неизменном количестве, как невозможно
и Москву увидеть прежней, разве лишь в сновидениях...»
Булат Окуджава
«Свидание с Бонапартом»
Русская армия покидает Москву
Ростопчин был назначен
генерал-губернатором в конце мая 1812 г. и почти сразу же началась подготовка к
войне. В Москве повысились требования к обороне города и полицейскому
управлению, приступили к сбору средств по снабжению ополчения. К
генерал-губернатору явился изобретатель Франц Леппих, швейцарец по
происхождению, с предложением создания огромного управляемого воздушного шара
для бомбардировки вражеского лагеря с воздуха. Кстати, с этим предложением он
уже обращался к Наполеону, который его прогнал. Ростопчин ассигновал Леппиху
огромную сумму денег, свыше 180 000 рублей, и выделил в Подмосковье усадьбу для
постройки монгольфьера, наполняемого водородом. Но идее этой не суждено было
осуществиться из-за технических трудностей и нехватки времени.
Воинственный дух москвичей поддерживался до
самого конца. Когда Кутузов потребовал от Ростопчина полицейских чинов для
быстрейшего провода отступающих войск по улицам Москвы, тот понял, что всё
кончено. Он выпустил из тюрем заключённых и лично распорядился о казни без суда
купеческого сына Верещагина, обвиняемого в распространении пронаполеоновских
слухов. Были эвакуированы из Москвы все полицейские и пожарные части вместе с
пожарными насосами, ушли все городские службы и чиновники. Собравшимся утром 14
сентября добровольцам из жителей города обещанного оружия не выдали, Ростопчин
к ним не прибыл, и вскоре все разошлись. Покидая город, на Яузском мосту
Ростопчин увидел фельдмаршала. Генерал-губернатор бросился к нему за
разъяснениями, но тот отвернулся. Спешно уходя, городские власти не смогли
эвакуировать из-за нехватки транспортных средств раненых, особенно нижних
чинов, которых по разным источникам было от 2000 до 20000 человек, а также
воинские припасы Московского арсенала. По просьбе Кутузова Милорадович направил
парламентёров к начальнику вражеского авангарда королю Мюрату, чтобы
приостановить вступление французов в город хотя бы на 2-3 часа и тем самым дать
русской армии выйти из города, не подвергая его разрушениям и защищая мирных
жителей. Французы остановились на Воробьёвых горах перед Дорогомиловской
заставой. Эта задержка позволила русской армии организованно покинуть город, скорым
маршем по Рязанской дороге оторваться от французов и остановиться на ночлег в
деревне Панки. 14 сентября Наполеоновская
армия вошла в Москву.
Москва глазами француза-оккупанта
Был прекрасный почти летний день, и полуденное
солнце сверкало на куполах, колокольнях и раззолоченных дворцах. Я уже видел
Париж, Берлин, Варшаву, Вену и Мадрид, но ни одна столица не произвела на меня такого впечатления,
как Москва. Я и мои соратники стояли здесь, как перед сказочной, волшебной
картиной, при одном взгляде на которую все страдания, опасности, тяготы и нужды
были забыты, и только одна мысль вдохновляла нас: «Наконец у цели, наконец, в
Москве, где мы получим хорошие зимние квартиры и будем делать приобретения в
ином смысле». Тогда был такой девиз у французских солдат: «Из битвы - к любви!
От любви - к битве!»
В то время как мы с такими
чувствами рассматривали город, пришел приказ переодеться в парадную форму. В эти дни
я входил в передовой отряд из 15 человек, и мне довелось охранять некоторых
пленных русских офицеров, взятых в битве под Москвой. Среди них оказался один
поп, возможно полковой полевой священник, который очень хорошо говорил по-французски
и свою судьбу переносил тяжелее своих товарищей по несчастью. Я приметил, что
он, а также и другие пленные, как только мы подошли к высотам, поклонились
городу и многократно крестились. Я попросил священника разъяснить мне причину
этого. «Мой господин,- отвечал он,- эта гора, на которой мы стоим, носит имя
«Гора святая», и каждый добрый москвитянин должен при обозрении святого города
отдавать поклоны и осенять себя крестным знамением». Сразу же за тем мы
спустились с горы и через каких-нибудь четверть часа достигли городских ворот.
Мы остановились. Император со своей свитой уже был там.
Через короткое время из города
прискакал маршал Дюрок в сопровождении нескольких говорящих по-французски
обывателей, к которым император обратился с различными вопросами. При этом
маршал сообщил его величеству, что в Кремле обнаружены в большом количестве
вооружённые молодцы, которые являются выпущенными из тюрем преступниками.
Кавалерия короля Мюрата обстреляна, и от второй попытки штурмом открыть ворота пока
отказались. «Все эти возмутители спокойствия пьяны и не имеют разума»,-
заключил маршал. «Так надо ворота открыть пушками, а весь этот сброд отправить
к дьяволу!» - отозвался император. Но, между прочим, это уже произошло; король
Мюрат недолго стоял перед воротами Кремля. Два пушечных выстрела понадобились,
чтобы рассеять толпу люмпенов, и кавалерия смогла свободно продолжать свой
путь, чтобы наступать на пятки русскому арьергарду.
Загремели барабаны, засверкали
жезлы всех тамбурмажоров гвардии, и последовала команда: «Гвардия –
вперёд!» Это был знак к вступлению в
город. Было уже 3 часа пополудни. С музыкантами во главе вступили маршевые
колонны через ворота в город. Не успели мы ещё в пригороде промаршировать один
отрезок пути, как увидели множество молодцов, которые разбежались из Кремля, а
теперь подкрадывались к нам с угрожающими лицами. Они были вооружены кто
ружьём, кто копьём, а кто и навозными вилами. На мосту, который соединял
пригород с городом, нам попался один такой тип с лицом висельника, он вылез
из-под моста. Этот бродяга носил овчинный полушубок и кожаный ремень на бёдрах;
длинные седые волосы падали на его плечи, а густая белая борода спускалась до
ремня. Он был вооружён трёхзубцовыми вилами для сена, поэтому нам он показался
восставшим из воды Нептуном. В таком наряде со зверской миной на лице пошёл он
на тамбурмажора, было ясно: он хочет поднять его на вилы. Возможно, он принял
тамбурмажора по одеянию за генерала и уже готовился нанести страшной силы удар,
как вдруг его окружили со всех сторон гвардейцы. Тогда он кинул свои вилы и
одним мощным прыжком бросился с моста в воду, откуда он и вылез перед этим
столь неожиданно. Появлялось много людей, которые имели ружья. Какая-то часть
их пыталась стрелять, а другая – нет. Мы отбирали у них ружья, давали хорошего
тумака прикладом по рёбрам и отправляли по домам. Мы разглядели, что в
большинстве ружей на месте, где должен быть кремень, был закреплён кусочек
дерева. Эти ружья растащили из Кремлёвского арсенала. Кремни в них вставляли
только при раздаче.
Пройдя по мосту, мы маршировали по большой красивой улице. Мы были
удивлены, никого не увидев. Ни одна прекрасная девичья головка не выглянула на
нашу музыку, после такого весёлого напева: «Победа за нами!» мы бесшабашно
маршировали дальше. Мы не могли себе объяснить эту полную невнимательность к
нам, но, тем не менее, у нас ещё была надежда, что множество прекрасных глаз
наблюдают за нами из-за прикрытых оконных ставень.
Примерно через час достигли мы
первых укреплений Земляного города. Отсюда к Кремлю шли ещё более красивые и
широкие улицы; они привели нас к губернаторской площади. Здесь мы остановились
в густых колоннах перед дворцом генерал-губернатора Ростопчина, который
впоследствии снискал славу второго Герострата. Полк получил приказ оставить на
площади пикет. Каждая отлучка, под каким бы предлогом это ни делалось, должна
была обговариваться. Мародёрство было строго запрещено. Это не помешало тому,
что уже через час все добрые товары, которые только можно было пожелать, были
представлены на этой площади. Там были вина и ликёры всех сортов, разносолы и
фрукты, удивительное множество сахарных голов, немного муки и других вещей, но
не было печёного хлеба и совсем мало свежего мяса. Надо было обходить
окружавшие площадь дома, чтобы раздобыть что-либо самолично, но ни одной живой
души в них обнаружить не удалось, поэтому пришлось перейти на самообслуживание.
При этом дома оказались полными добра.
На площади перед главным
порталом дворца поставили стражу. В помещении справа от ворот оборудовали
приёмную вахту. Там же помещалась вся вахтенная команда и некоторые взятые в
городе в плен офицеры. Все ранее взятые пленные были оставлены перед Москвой в
полевом лагере под охраной.
Через час после нашего прибытия
начался пожар. Сначала заметили густой дым, а затем и само полыхающее пламя. По-видимому,
пожар начался в торговых залах и возник, возможно, из-за неосторожного обращения
с огнём грабителей, которые в лавках искали съестные припасы.
Многие, которые не принимали
участия в походе, говорят, что пожар вызвал разложение армии. Я же, как и
многие другие, думаю, однако, что русским не нужно было поджигать город, чтобы
выкурить нас. Если бы они вместо этого забрали все съестные припасы или привели
их в негодность, а вокруг города на 6 миль опустошили все окрестности, и без
того бедные, это было бы гораздо действеннее пожара. Поэтому мы без колебаний
оставались в городе. Пламя не выгнало нас из города, и мы оставались на своих
местах размещения, как обычно, пока вся армия не втянулась в город. Сгорело, правда, очень многое, но мы находили
себе укрытия в подвалах и в церквах.
В 7 часов поступило сообщение
от пикета, что пожар угрожает квартире нашего коменданта маршала Мортье. На
место пожара был выслан патруль в составе 19 человек, но менее чем через 300
шагов мы вынуждены были остановиться и рассредоточиться из-за начавшейся
впереди стрельбы. Мы укрылись, чтобы не быть поражёнными выстрелами пьяных
гуляк из наших собственных войск. Один из наших солдат был ранен в бедро, но
легко. Это, тем не менее, мешало ему передвигаться с нами. Мы уже собирались
возвращаться, как вдруг снова началась стрельба из дома, у которого мы
укрывались. Мы тут же выбили дверь, и пред нами предстали 9 огромных, ружьями и
копьями вооружённых молодцов.
Начавшийся бой был неравный –
нас было 19 против 9, но мы думали, что в доме могут находиться их соратники,
которые придут к ним на помощь. Троих мы закололи тут же. Двое убежали, а
остальные четверо были прижаты нашими штыками к стене. Они били себя в грудь
кулаками и жестикулировали, как сумасшедшие. Их беспробудное пьянство позволило
нам весьма легко одержать победу. Осматривая дом, мы обнаружили в одной из
комнат двух человек, которые из-за спешки не смогли пустить в ход оружие, а
выпрыгнули с балкона вниз. Один из них сломал себе основание черепа, а другой –
обе ноги. Третьего мы нашли под кроватью. Мы ему ничего не сделали. Это был,
как и все остальные, преступник, выпущенный из тюрьмы, и выглядел испуганным и
недоброжелательным, как и остальные.
Когда мы вышли наружу, чтобы
возвратиться в полк, мы были немало удивлены, так как нашли наш обратный путь
перекрытым. Пожар из-за сильнейшего
ветра распространился так сильно,
что улица оказалась перекрытой пламенем. Даже крыши домов уже рушились. Мы
должны были пробивать себе путь в другом направлении. После долгих блужданий
пришли мы в дом, из которого, по-видимому,
был сделан выстрел, ранивший нашего товарища. У нас появилась охота всё ещё раз
здесь осмотреть. Мы заставили нашего пленника первым войти в большой двор.
Сразу же раздались предупреждающие возгласы, и множество людей с горящими
факелами побежали через двор врассыпную.
Мы попали, как я это теперь понимаю, не в
обычный дом, но во дворец. Двоих из нас пригласили в парадный подъезд, дали
освещение, и мы вступили в помещение. В жизни своей я ни разу такой красоты не
видел. Ценная мебель, величественные картины и много других предметов искусства
приковали наши взгляды. Ничто нас так не удивило, как один оружейный шкаф,
заполненный невиданным оружием. Я взял из него два пистолета очень редкой
прекрасной работы, коробка, в которой они лежали, была украшена жемчугом,
перламутром и драгоценными камнями.
Около часу мы оставались в этих помещениях, обставленных
с заграничной роскошью, как вдруг раздался ужасный грохот, который нас испугал.
Потрясение было настолько большим, что мы выбежали скорее наружу, чтобы не
оказаться погребёнными под обломками дома. Потом мы выяснили, что нас так
испугало. Расследование привело нас в зал столовой, в которой потолок обрушился
вместе с огромной хрустальной люстрой, чьи осколки рядом с другими предметами
валялись вокруг на полу. Это было результатом взрыва бомбы, которая была заложена
в огромную кафельную печь. Русские не жалели средств, чтобы нас уничтожить.
Пока мы обменивались своими замечаниями, снаружи послышались крики: «Пожар!»
Как только мы в спешке покинули дом, то увидели, что из многих окон поднимаются
клубы дыма, а через несколько мгновений весь дом оказался во власти пламени.
После долгих блужданий
выбрались мы на широкую длинную улицу, по обеим сторонам которой были
прекрасные строения. Мы надеялись, что она приведёт нас в наш исходный пункт,
хотя с нашим пленным посоветоваться было невозможно. Мы заставили его тащить
нашего раненого, которому было трудно ходить. На нашем пути встречали мы многих
длиннобородых мрачно выглядевших персонажей, которые в свете горящих факелов
казались ещё неприветливей. Тогда у нас ещё не было приказа их преследовать,
поэтому мы их мирно отпускали. Потом мы встретились с нашим патрулём, который
охотился на русских людей с факелами, которые якобы всё и поджигали.
Во время нашего дальнейшего
пути услыхали мы из одного дома женские крики о помощи по-французски. В полной
уверенности, что это были наши маркитантки, которых насилуют русские, мы
поспешили в дом и были очень удивлены. В комнате, в которую мы вошли, были две
женщины с распущенными волосами и один подросток лет 12-15 посреди вороха по всей
комнате разбросанных богатых костюмов. Дамы обратились к нам за защитой против
четырёх русских полицейских, которые хотели поджечь их квартиру, не давая им ни
самим спастись, ни спасти вещи, среди которых была туника Цезаря, шлем Брута и
кираса Жанны д'Арк. Наши спасённые были французскими актрисами, чьих мужчин уже
забрали русские. Мы моментально прекратили попытку поджога их квартиры, а
четырёх полицейских забрали с нами в полк, до которого мы через многие
препятствия, наконец, добрались.
В полночь пожар разгорелся в
непосредственной близости от Кремля. Сапёры ещё пытались как-то овладеть
ситуацией. 16 сентября в 3 часа утра вновь были направлены силы по ограничению распространение пожара, но и эти попытки окончились
неудачей. А днём 16 сентября был
объявлен приказ, всех поджигателей, застигнутых на месте, расстреливать. Этот
приказ сразу же стали исполнять. Недалеко от губернаторской площади была
расположена небольшая площадь, на которой многих поджигателей расстреляли, а
затем повесили на деревьях для острастки. Эта площадь так и назвали: «Площадь
повешенных»
. Ночью 17 сентября капитан послал
меня с 10 солдатами за продуктами. Других 20 человек он направил с той же целью
в противоположном направлении. Со снабжением было туго. Сначала мы шли по отходящей
от нашей площади улице, которая уже дважды горела, но состояние её было
настолько хорошо, что там квартировали высшие офицеры и армейские чиновники.
Через другие полностью разрушенные улицы пришли мы в ту часть города, которая
пожаром охвачена не была. Здесь царствовала тишина, не было видно никого,
только несколько телег без лошадей. Мы поковырялись в них, но ничего не нашли.
Поэтому решили мы обследовать
два домика, которые выглядели так, что в них могли быть спрятаны полезные вещи.
Я с пятью солдатами решил обследовать один дом, а капрал с остальными взялся за
другой. Мы зажгли припасённые фонари и обнажили сабли. Наш дом был заперт, а
дверь была оббита огромными железными пластинами. Это нас разозлило, так как мы
не хотели производить много шума. Мы нашли, наконец, открытую дверь, ведущую в
подвал. Два солдата через крышку люка проникли в прихожую и открыли нам входную
дверь. Мы вошли и увидели, что попали в лавку пряностей. Внутри всё было в
полном порядке, но комната производила впечатление, что покидали её в большой
спешке. На столе стояло жареное мясо, а на чемодане несколько мешочков с
деньгами. Мы осмотрели весь дом и нашли муку, сахар, масло и кофе в большом
количестве, а также огромную бочку, полную яиц, послойно проложенных овсяной соломой.
В это время пришёл солдат от
нашего капрала, чтобы сказать, что в его доме обнаружены 17 раненых русских
солдат, которым он распорядился принести воды. Во дворе того дома нашлись
легкие повозки. Я сразу же пошёл в тот двор и выбрал две небольшие легкие
повозки, чтобы транспортировать наши продукты. Посетил я также и раненых и
нашёл среди них канониров гвардии с перебитыми ногами. Когда мы покидали со
своими повозками этот двор, мы заметили трёх мужиков, у одного из них было
длинное копьё, у другого сабля, а третий нёс зажжённый факел, и было ясно, что
они хотят поджечь дом, в котором мои люди, ничего не подозревая, упаковывали
припасы. Двоих мы убили, а третий сдался сам, и был вынужден вместе с другим
пленным тащить нагруженную повозку, которая содержала найденные в лавке трофеи,
а также ценную бочку с яйцами. Вторую повозку тащили 4 французских солдата.
Сразу после отъезда мы заметили, что дом, в котором лежали русские раненые,
начал гореть. Мысль о том, что несчастные сгорят в пламени заживо, была для нас
ужасна. Мы поспешили им на помощь и перетащили их в стоящий отдельно от дома каретный
сарай. Большего мы сделать не могли, так как сами опасались, что пожар и
обломки зданий перекроют нам путь к возвращению. Возможно, что в дальнейшем они
всё-таки все сгорели.
Да и мы попали в западню, но
решили пробиваться вперёд. Повозку, которую тащили русские, мы поставили впереди,
вторая повозка была прикрытием для наших людей. Мы подгоняли русских ударами
сабель плашмя, но они не хотели сдвинуться с места. Но вдруг, почувствовав нашу
возросшую ярость, они с криком «Ура!» бросились вперёд с нашей первой повозкой.
Мы бросились за ними, но тут раздался страшный грохот, и в один миг наша первая
повозка оказалась погребённой под горящими балками и раскалёнными кусками крыши.
Хорошо ещё, что мы все смогли вернуться на исходное место. Потеря наших добрых
трофеев глубоко нас огорчила, особенно утрата бочки яиц. Разыскивать сбежавших
русских мы даже и не пытались.
Мы снова тронулись в путь и, в
конце концов, нашли место, где воздух был посвежее. Здесь мы решили переждать,
пока перед нами всё не прогорит. Невдалеке мы увидели дом, вывеска на котором
указывала, что это была лавка итальянского кондитера. Хотя здание сверху уже
начало гореть, а внизу было заперто, мы притащили лестницу. Наши труды щедро
окупились. Мы спасли множество прекрасных сладостей, нашли три больших мешка с
мукой, а также, что вызвало у нас крайнее удивление, много глиняных кувшинов с
молодым вином, на которых мы прочли надпись: «Rue Saint-Andre-des-Arts Nr.13 a‘
Paris».
В это время начался дождик,
который погасил огонь на крыше лавки, и мы провели прекрасно 4 часа, пока путь
для нас не сделался свободным. В конце концов, в 10 часов утра 18 сентября
встретились мы с командой, из которой нас в 10 часов вечера 17 –го послали на
поиски добычи. Уже через час члены команды
вернулись назад и притащили нашу сохранившуюся повозку, для этого они
должны были расчищать путь от обломков. В тот же день 18-го наша команда
обустроилась на квартирах недалеко от Земляного города на одной красивой улице,
большая часть которой не была затронута пожарами. Мы разместились в большом кофейном доме, в котором в одном зале
стояли два бильярдных стола. Чтобы освободить больше места их вынесли, а сукно
срезали, чтобы сделать капюшоны. Дом рядом, в котором жил какой-то боярин, был
предоставлен нам – унтер-офицерам.
В подвалах этой кофейни мы
нашли много вина, ямайского рома и много бочек превосходного пива, которые хранились
на льду. Наш боярский дом дал нам 15 больших коробок с шампанским и испанским
вином. В тот же самый день наши люди нашли большой склад сахара, который служил
нам для приготовления пунша. Это мы делали каждый день без пропуска, пока
находились в Москве, что нас веселило. Каждый вечер варили мы себе пунш в
огромной серебряной лохани, которую боярин позабыл, в неё вмещалось, по меньшей
мере, 6 бутылок. Мы пили из неё каждый вечер, опустошая её 3 или 4 раза, а
также курили из красивых трубок дорогой боярский табак. Это было здорово!
19-го сентября в Кремле, напротив дворца, нас инспектировал император».
19-го сентября в Кремле, напротив дворца, нас инспектировал император».
Последствия пожара
На второй день после ухода из
Москвы русские войска, пройдя 30 км по Рязанской дороге, переправились через
Москву-реку у Боровского перевоза, и неожиданно были повёрнуты Кутузовым на
запад. 19 сентября армия форсированным маршем перешла на Тульскую дорогу и
сосредоточилась в районе Подольска. Через 3 дня она уже находилась на Калужской
дороге и остановилась лагерем у Красной Пахры. После пятидневного пребывания в
Красной Пахре русские войска совершили ещё два перехода по Калужской дороге и,
перейдя речку Нара, остановились в Тарутино.
Наполеон разослал по всем
дорогам отряды, чтобы установить направление движения главных сил русской
армии. Ему так и не удалось этого сделать. Мюрат с Рязанской дороги,
Понятовский – с Тульской, Бессьер – с Калужской доносили, что русской армии
нигде нет. Она рассеялась среди бела дня. В Красной Пахре по приказу Кутузова
был создан отряд под командованием генерала И.С.Дорохова в составе трёх казачьих,
одного гусарского и одного драгунского полков. Этот отряд был направлен на
Смоленскую дорогу в район деревни Перхушково. Только за одну неделю действий в
тылу врага этот отряд уничтожил до 4-х кавалерийских полков, захватил большие
обозы и взял в плен более 1500 солдат и офицеров, а всего партизанскими
отрядами ещё до Тарутино было взято в плен более 5000 вражеских солдат и
офицеров. Сам Наполеон, критически осмысливая русский поход, вынужден был
признать: «Хитрая лиса – Кутузов меня сильно подвёл своим фланговым маршем».
Русская армия вступила в Тарутино 3 октября.
Лагерь с фронта прикрывался рекой Нарой. Правый фланг располагался на высотах, с
левого фланга протекала речка Истья. В
тылу находился сплошной лесной массив.
Наполеон попал в Москве в безвыходное
положение. Надежды на заключение мира или даже перемирия не оправдались. На все
обращения Наполеона Александр не давал
ответа. Вечером 5 октября генерал Лористон прибыл к Тарутинскому лагерю. Кутузов
принял его за пределами расположения армии. Лористон вручил фельдмаршалу письмо
Наполеона, в котором говорилось: «Князь Кутузов! Посылаю к Вам одного из моих
генерал-адъютантов для переговоров о многих важных делах. Хочу, чтобы ваша
светлость поверили тому, что он Вам скажет, особенно, когда он выразит Вам
чувства уважения и особого внимания, которые я с давних пор питаю к Вам. Не
имея сказать ничего другого этим письмом, молю всевышнего, чтобы он хранил Вас,
князь Кутузов, под своим священным и благим покровом. Наполеон».
Переговоры продолжались около
часа. Лористон предложил заключить перемирие и разрешить ему поехать в
Санкт-Петербург с письмом от Наполеона к царю, в котором содержались условия
мирного договора. Кутузов спокойно и уверенно ответил, что не имеет полномочий
заключать мир или перемирие. О мире и думать не следует до тех пор, пока
французы не покинут всю территорию России. Наполеон считает, что со взятием
Москвы его поход окончился, а мы полагаем, что война только начинается, и Наполеон
скоро убедится в этом. Жалобы Лористона, что война ведётся не цивилизованными
методами, Кутузов парировал, сказав, что русский народ рассматривает
захватчиков как нашествие татаро-монгольских орд, против которых все средства
хороши.
Так как снабжение армии в
ограбленной и сожжённой Москве было очень затруднительно, а попытки посылать
фуражиров в близлежащие деревни большей частью пресекались жителями и
партизанскими отрядами, то Наполеон 19 октября выехал вместе со всей Великой
армией из Москвы. К тому же 18 октября авангард Мюрата потерпел поражение от
казачьих полков Орлова-Денисова в бою под Чернишней. Мюрат потерял убитыми и
ранеными 2500 человек, 1000 пленными, 38 орудий и почти весь обоз. Потери
русских составили 300 человек убитыми и 900 ранеными. Полковник А.Ф.Мишо, в
своё время привезший в Петербург печальную весть об оставлении Москвы, теперь
был отправлен к царю с известием о победе над войсками Мюрата. Царь, получив
донесение о победе у Чернишни, вынужден был наградить фельдмаршала золотой
шпагой с алмазами.
Литература:
Жилин П.А., Кутузов. 2-е изд.М. Военное издательство. 1983. 368 с.
Philipp
Bouhler, Napoleon, Kometenbahn eines Genies. Verlag Georg D.W.Callway/ München.
1943. S. 456.
Francois
Bourgogne, 1812. Kriegserlebnisse. Stuttgart, Verlag Robert Lutz, o.J.
Анатолий Вощанкин
